- Геннадий Иванович, вот проснулись вы
утром 19 августа 1991 года и услышали...
.- Было несколько не так. Я не проснулся,
не услышал. Рано утром мне позвонил кто-то из наших дэпээровцев и сказал:
переворот. Я что-то включил - то ли
радио, то ли телевизор, послушал н подумал: «Наконец-то!» Вообще мы,
демократы первой волны, предполагали, что что-то такое должно случиться, причем
не в фарсовом варианте, а по-настоящему. Не то что мы надеялись на такой
поворот событий, но оказаться в подобной ситуации нам не помешало бы, как это
ни странно звучит. Если уж говорить честно,
то с 1989 года, когда появился Смоленский Народный фронт, никакого
серьезного противодействия нашему существованию
со стороны коммунистов не было, и мы даже удивлялись такой их
толерантности. Чисто психологически, для полноты нашего демократического
портрета чего-то не хватало. Был один чисто анекдотический случай в апреле 1990 года, когда один из участников
Народного фронта стал перед Домом Советов в первый день работы сессии с
деревянной дверью, на которой было что-то
нехорошее написано в адрес Орлова, и его арестовали. Сходивший уже на нет Народный
фронт тогда резко встрепенулся, его члены принялись ходить по
начальникам, грозить чем-то, затем все собрались и стали распределять – кто
будет приковываться цепью, кто объявит публичную голодовку, но когда пришли домой, выяснилось, что узника уже выпустили
на свободу. Словом, тогда политический демарш не состоялся.
- Зато путч дал такую возможность?
- Надо сказать, что страх, конечно, был. Я,
помню, надел тогда темную рубашку,
поскольку не исключал, что придется валяться на нарах, предупредил
семью, вроде как попрощался. Но страх был
конструктивный, поскольку что-то подобное ожидалось, морально мы были
готовы, и с самого утра актив ДПР оказался на местах. Надо сказать, что наша организация была
хотя и самым крупным, но не единственным объединением демократической
направленности. В областном Совете
существовала группа «Демократическое движение», неформальным лидером
которой был Михаил Семенов». В городском Совете существовали две фракции -
коммунистическая и «Демократическая Россия». Появилась уже и демократическая пресса, которая оказывала существенное
влияние на ситуацию. Первая независимая газета «Понедельник» (главный
редактор Александр Морозов) начала выходить в сентябре 1990 года, в январе
1991 года появились «Смоленские новости»» которую возглавия Сергей Новиков. У
последней, конечно, возможности сразу были значительно больше. Кроме того, Смоленск буквально заполонили разнообразные
столичные демократические издания. В общем, позиции демократических сил
в Смоленске к августу 1991 года были
достаточно прочными.
- И с чего, надев
темную рубашку, вы начали день 19 августа?
- Первое, что я сделал с
утра, - созвонился с Семеновым. Мы с ним пришли в горсовет и обосновались в кабинете
заместителя председателя Владимира Моисеева, который уже был к тому времени на
месте.. Начали обзванивать товарищей, и к нам стала подтягиваться
демократическая публика - из прессы, из партийных организаций, и все три дня там был своего рода штаб. Реакция тех, кто приходил, была
разной. Некоторые еще не очень понимали,
что происходит, другие сразу отказались участвовать в наших бдениях,
кто-то просто ни о чем не знал. Вот, кстати,
анекдот: я стал звонить в Москву Николаю Травкину в Белый дом, но он уже уехал на дачу к Ельцину. Был его помощник, с которым я
разговаривал. Так вот, до моего звонка он ни о чем не знал. Это в Москве-то!
- Но эмоций, вероятно, было много?
- Не сказал бы. Была попытка принять какое-то
общее заявление, но она не удалась. Не по принципиальным соображениям, а по чисто техническим. А в это время
в кабинете через приемную, У Анисимова,
председателя горсовета, тоже ситуация
развивалась достаточно динамично. Владимир Иванович сидел и мучался: как
ему быть. Дело а том, что горсовет считался весьма продвинутым по тем временам
и решения принимал довольно демократичные. К нему в кабинет явились три генерала
- Кондратьев, Трезнюк и Вовченко. Настроены они были решительно и заявили однозначно: если вы тут будете дергаться, мы что-то типа чрезвычайного положения
в городе введем. Я, зная гипертрофированную склонность
Владимира Ивановича к компромиссам, даже посочувствовал: в той
ситуации ему, конечно, пришлось несладко. А тут еще начались выступления по радио. Председателем радиокомитета в то
время был Анатолий Новиков, он однозначно занял позицию ГКЧП и предоставлял эфир только тем, кто мыслил так же, - тому же
Глушенкову, например, в то время директору завода холодильников и депутату областного
Совета. Были другие, всех уже не помню. Но
Новиков, как он сам о себе в шутку говорил, был «единственным в области дипломированным гэкачепистом.
- Вы так и
сидели в кабинете Моисеева?
- Нет, люди приходили, уходили. Семенов с депутатами облсовета пошли в Дом Советов. Они пытались
отловить тогдашнего своего председателя Мамонтова, который находился в отпуске.
Он среди нас числился консерватором, но его нашли, и он пришел, хоть
мог и не появляться на рабочем месте. Они там тоже заседали, принимал какие-то решения... А актив ДПР отправился в НИИ электрификации
сельского хозяйства на улице Нормандии-Неман, где я тогда был заместителем директора.
Там мы чувствовали себя довольно свободно, поскольку во всем институте
коммунистов было всего три человека, а дэпээровцев тринадцать. Имелся у нас ксерокс, правда, очень старый.
Мы созванивались с Москвой, получали тезисы заявлений
Ельцина-Хасбулатова-Силаева, размножали их на этой постоянно ломающейся
штуке и сделали три выпуска
экспресс-новостей. Было два автомобиля, и как только появилась первая партия листовок,
восемь членов нашей организации отправились
распространять их в городе. Вернулись они без оптимизма, поскольку реакция
людей оказалась не такой, на которую мы рассчитывали. Кто-то брал эти
листовки с интересом, кто-то индифферентно, кто-то относился с неприязнью, а в одном месте их чуть не побили. Я тоже удивлялся
такой реакции людей. Собственно, реакции просто не было никакой. Областной
прокурор, например, ничего не знал о ситуации в стране до тех пор, пока
не получил первую листовку ДПР.
- То есть в Смоленске
было несколько бурлящих центров, а весь город
как бы спал?
- Да. Наша группа в НИИ, редакция «Смоленских новостей», где собирались на следующий день опубликовать
ельцинские обращения, городской и областной
Советы бурлили. Ну еще Николай Ермолаев из Народного фронта взял
мегафон и пошел на улицу. Там тоже какие-то эксцессы были: милиция пыталась
вмешаться, люди грозились его побить... Постепенно настроение стало меняться,
поскольку никто в городе не стрелял, никого не арестовывали, и все это мало
походило на переворот по примеру чилийского. Мы начали понимать, что
возможность проявить героизм вряд ли появится.
Силовые структуры помалкивали, исполнительная власть также устранилась
от совершения резких действий. Генералы, которые пришли к Анисимову, грозили, не имея никаких полномочий
- это были просто эмоции. Вот, собственно, и все, что осталось в памяти о том
дне.
- Ну а дальше?
- На следующий день у нас было впечатление, что
этот статус-кво, двоевластие, может сохраняться
бесконечно долго и все теперь должно свестись к парламентской борьбе с
коммунистами. Мы, по сути, демобилизовались,
но рано, поскольку позже в Москве появились те три жертвы. Всё вновь всколыхнулось, мы снова побежали в кабинет
Моисеева, стали писать какую-то жуткую бумагу: мол, необходимо перекрывать
железную дорогу, если продолжат 
ввод войск, и тому
подобное. Городской Совет назначил на 21 августа сессию. Проходила она
в Доме Советов, поскольку тогда депутатов было много, хотя несколько человек
во главе с Михаилом Зысмановым предлагали провести ее на улице.
- Как же это должно было выглядеть?
- Да не знаю я! Ну настроение такое было: вот,
давайте всенародно проведем сессию, на улице. А
как бы это все выглядело, не знаю. Смешно, наверно. Но прошла она
все-таки в Доме Советов и была очень бурной. Были те, кто за ГКЧП, были демократы... Опять выступил генерал Трезнюк: мы ,
тут вас всех в бараний рог скрутим, дескать. И вдруг приносят бумагу, что члены ГКЧП арестованы. Я читаю,
спрашиваю; «Точно?» - «Да, - говорят, - так передали по радио, звонили в
Москву, проверили». Несу это сообщение Анисимову, тот тоже спрашивает:
«Точно?». Киваю. Не успеваем мы ничего
сделать, как входит сияющий Семенов и громко
объявляет: членов ГКЧП арестовали. Что тут началось! Аплодисменты, шум, гам,
крик, Трезнюк куда-то тут же испарился, и выступления начались совсем другие, теперь уже за демократию. Вдруг
новое сообщение: дескать, членов ГКЧП не арестовали, они вылетели в Киргизию. В
общем, объявляю депутатам: дескать, извините, граждане, промашка вышла - они, оказывается, Бишкек улетели. Тут уже другая половина депутатов начинает
ликовать. Уже после выяснилось, что перепутали
Бишкек с Бильбеком. Бильбек - это в Крыму, где Горбачев сидел, но по телефону не так расслышали. Через
какое-то время, наконец, кто-то принес точное, официальное сообщение: путчисты
вылетели к Горбачеву, за ними полетел Руцкой. На
этом сессия закончилась. Мы вышли из здания Дома Советов и устроили на
площади Ленина летучий митинг. Откуда-то
появилась машина с громкоговорителями, люди собрались, и тут уже демократы
оттянулись. Ну а потом начали праздновать...
- А после началась в
охота на ведьм»?
- Было дело, и сейчас за
это стыдно. Не следовало доходить до такого.